развалины Андижана

Пионерка

она по целымъ ночамъ седит за книгами, силясь собственнымъ трудом пополнить огромные пребелы своего образования , изучала историю, составляла конспекты, подбирала статистику ,по темъ жалкимъ матерьяламы, которые могла eй предоставить бедная заводская библиотека,—и путаясь въ хаосе противоревчий и загадокъ, безсильно опускала руки. Одна книга утверждала то, что положительно отвергала другая; видимо, книгъ было недостаточно, надо было живое слово, а оно говорилось ея тайкомъ, урывками, ничего не разъясняя, не распутывая.
За два месяца до нашего приезда въ заводъ пришла партия ссыльныхъ. Между нами былъ некто Хомяковъ, политический, преступиикъ, замешанный в польскомъ бунте. Ольга разговорилась "съ нимъ случайно, посещая въ тюрьме одну больную женщину, разговорилась и стала часто ходить на заводские работы, чтобы вести тамъ беседы съ нимъ.
Она страстно, беззаветно его полюбила.. Его живое слово глубже книжной мудрости западало ей в душу, разжигало мысль, толкало на другую жизнь. Въ сущности, Хомяковъ представлялъ собой дурной тип неубежденного краснобая,щеголявшего ссылкой и корчившего из себя "борца за свободу". Онъ держалъ въ рукахъ товарищей, из которыхъ большинство было и умнъе, и честнъе его, но не обладало въ такомъ совершенстве, какъ онъ, ,,практической житейской мудростью". Онъ всегда, везде, где мог, выделялся из толпы, всегда велъ за собою толпу, въ которой каждый изъ отдельныхъ членовъ стоялъ нравственно выше его; и отчужденный от общества, онъ такъ ловко драпировался в мантию этого отчуждения, что люди, погибшие за одно дело съ нимъ, оставались какь бы въ тени. и все участие, все сочувствие общества отдавались ему одному.

Пионерка(Е.О.Дубрровина)

Она слишкомъ рано и слишкомъ поздно бросилась на книги и, окунувшись в свежий поток умственной жизни, не могла уже помириться с затхлой, мутной неподвижностью той стоячей воды, где копошились те, которые дали ей жизнь, и те съ которыми ее связывали крепкие узы крови. Она жадно ждала, не пахнетъ ли откуда нибудь струя влажного воздуха; но годы шли, н болото оставалось по прежнему невозмутимо и тихо и только с каждым годом сильнее заволакивалось тиной.
И вот, наконец, настал желанный молимый день: в воздухе разразилась гроза и резкая струйка свежаго воздуха разорвала густо растянутую тину; вздрогнули болотные жители и крепко заперли окна и двери своихъ жилищ. Одна Ольга рванулась на встречу облегчающему холодку и жадно втянула в себя его животворную свежесть.
Жажда жизни проснулась въ ней съ удвоенной энергией, и болото показалось ей удушливее, еще невыносимее прежняго. Но рядомъ съ этой страстной жаждой вырваться изъ родного омута, въ ней впервые зародилось coмненie въ своихъ силахъ и возможности исхода.
Я застала ее въ першдв этихъ тяжелыхъ сомнений:

Насмешница

Пионерка (продолжение)

— Скажите, какая царевна-недотрога! Уж кажется, могла бы
для подруги оставить свои глупые книги. Она знает,
что Катерина Михайловна приехала?

— Знает. Ей немного осталось кончить. Сейчас придет.
Знаете, ведь она у нас ученая, вечно все с книжками возится.
В звонком голосе Сони прозвучал оттенок насмешки, и несмотря
на свою классическую строгую красоту, она показалась мне на минуту
похожею на мягкотелую, круглую Варвару Ивановну.
В соседней комнате послышался легкий стук каблуков, и высокая
белокурая девушка показалась в дверях. Войдя, она на минуту приостановилась
и устремила на меня прежне пристальный, серьезный до суровости взглядъ.
По одному этому взгляду я бы всегда и везде узнала ее. Не дожидаясь
ее привета, я бросилась к ней и крепко поцеловала в губы.
Она тихонька усмехнулась, все также пристально смотря мне в лицо.
Соня в это время успела уже сбегать в столовую и вернулась назад,
приглашая нас завтракать.
Мы пошли туда с Ольгой, молча улыбавшейся мне задушевной,
тихой улыбкой.
За общим круглым столом, сверкавшим чистотою белья и посуды,
я увидела остальныхъ членов семьи:
старика Казанцева, встретившего меня радушно и ласково,
трех маленьких девочек погодок и юношу лет семнадцати.
Соня отрекомендовала мне его как буку, нелюдима и вечно хвораго.
Это был брат их Алексей, изумительно похожей на Ольгу:
оба были бледны, худы, оба смотрели людьми „не отъ Mipa сего",
как будто ранняя смерть наметила их обоих.
У него, как и у нее, вся прелесть лица заключалась в мыслящем
взгляде болыпих бархатных глаз, да в кроткой улыбке,
так хорошо освещавшей лицо, что оно делалось неузнаваемым.
Я стала часто бывать у Казанцевых и составила с Ольгой и Алексеем
почти неразлучное Tpio. Старики смеялись и называли нас
„тройняшками"; Соня ревниво наблюдала за нашимъ сближением:
дружба с „управительшей" улыбалась ей, и она желала
достигнуть ее чем только могла; я уступила ее просьбам и стала с 
ней на „ты", но дальше этого мы не пошли; несколько раз
она пыталась присоединиться к моим дружеским беседам с
Алешой и Ольгой, но оба они как-то робко замолкали,
лишь только она подходила,
и мне тоже было почему-то неловко с ними при ней.
Кончилось тем, что она сама начала сторониться от нас
и отнесла меня к „скучным и ученым".
Много труда и уменья потребовалось мне для того,
чтобъ овладеть доверием Ольги, и я нередко с гордостью наблюдала.
как с каждымъ нашим свиданием съуживалось отделявшее нас
пространство и как все крепче и крепче затягивалась наша связь.
Я дождалась, наконец, дня, когда тихо, сдержанно,
с разлившимся румянцем застенчивости,
Ольга разсказала мне все, что она передумала
и перечувствовала за пять лет разлуки со мной,
и открыв потайную дверь, впустила меня в загодочный уголок
своего внутренняго Mipa. Там все было не так, как снаружи,
как будто в каменных, неподвижных стенах трепетала
и билась молодая, горячая, насильственно-заключенная жизнь,
немолчно, страстно восстававшая против заключения;
ЭТОТЪ жгучий протест тщетно искал исхода и, не находя его,
рос внутри, вытесняя все, что мешала ему рости.

Пионерка (продолжение)

— Ольга несколько странная,—добавил он,—застенчивая, сдержанная.
Я таких не люблю: от них всегда ждешь какой нибудь выходки.
Но Сонечка сама прелесть. И собой хороша, и так проста, естественна.
— Зачем же вы не женились на ней?— обидчиво спросила я,
усмотрев в его фразе, что я для него вовсе не „сама прелесть".
Он весело засмеялся и, обняв меня, ласково сказал:
— Оттого—чтоженился на тебе. А на
тебе женился, потому что ты моя милая
дурочка.
Я обидчиво высвободилась из его объятий, надулась
и замолчала. А он продолжал все так же весело:
— Ольга Казанцева очень умна, но это
опасный ум: он так и рвется из рамок. Мне как то грустно становится,
когда я гляжу на нее: так и ««жется, что
она не кончит добром.
Я приехала к Казанцевым на другой же день по приезду на завод.
Варвара Ивановна встретила нас на крыльце, матерински обняла меня и,
вдруг вспомнивши, что я „управительша", провела меня в гостинную
, усадила на диване и крикнула девицам, чтобы они приготовили
поскорее завтрак „угостить дорогую гостеньку".
— Не церемонтесь со мной, голубушка Варвара Ивановна,
- просила я,—пойдемте вместе к Олечке, я так хочу ее видеть.
— Вот это приятно, что вы хотите быть с нами за всяко-просто
(общепринятое выражение в восточной Сибири),
—отвечала Варвара Ивановна и, взяв меня за руку, повела к двери.

Здраствуйте, голубушка Катерина Михайловна!
—раздался позади нас серебряный голосок;
я обернулась на него и чуть не ахнула: передо мною стояла
такая красавица, какие редко встречаются.
Она быстро подошла и поцеловала меня, пленительно улыбаясь.

Титульная страница новой иллюстрации